Вичугские новости

Предлагаем вниманию наших читателей воспоминания участницы Великой Отечественной войны Лидии Сергеевны Фоминой.

За участие в Великой Отечественной войне она была награждена несколькими медалями и орденом Отечественной войны II степени. 30 лет она работала бухгалтером в средней школе № 1 (сейчас – школа № 10), увлекалась шитьем и цветоводством. С мужем воспитали двоих детей. Ее записи сохранились в архиве у одной из бывших учениц этого образовательного учреждения – Любови Николаевны Лебедевой – и по счастливой случайности оказались в редакции.

Окончив школу, я работала в Вичугском гортопе заместителем главного бухгалтера. Была секретарем комсомольской организации.

В июне 1943 года нас вызвали в военкомат и сказали: «Вы комсомольцы и должны оказать фронту посильную помощь!». Вручили повестки и конверт с пятью сургучными печатями (адрес: г. Москва. Сокольники. Матросская тишина, дом 10).

29 июня мы прибыли по указанному адресу и стали солдатами, а
с 30 июня по 30 октября обучались в Московском училище связи, которое готовило телеграфистов-связистов для фронта. Получили специальность телеграфистов-морзистов, изучали устройство и правила работы телеграфных аппаратов, воинский устав.

7 ноября 1943 года приняли военную присягу. Дали клятву быть верными
Родине, а если потребуется, то отдать и жизнь во имя победы над врагом. На следующий день нас сформировали в 941 отдельный батальон связи, и мы были отправлены на фронт.

Первый город, куда мы прибыли, был Великие Луки. Только название и груды развалин остались от него, кругом торчали печные трубы да были обугленные пепелища. Сразу же пришлось развертывать узел связи. К оставшейся уцелевшей от дома стене натянули плащ-палатки, установили телеграфные аппараты. Под грохот совсем рядом разрывающихся снарядов и мин полетели по телеграфной ленте наши точки и тире. Там мы приняли боевое крещение, впервые своими глазами увидели войну. Пробыли в этом городе несколько дней. В перерывах между дежурствами мы отдыхали, прикорнув в уголке и прикрывшись краем шинели.

В эти первые военные дни, нам, восемнадцатилетним девушкам, было страшно. Потихоньку, уткнувшись в угол шинели, мы плакали, стараясь никому не показывать своих слез. Каждый день вспоминали дом, матерей, но постепенно мы стали пропитываться дымом войны и привыкать к грохоту орудий и разрывам снарядов над головой. Перебегали, прятались в канавах и, отряхнув землю, шли дальше.

После Великих Лук нашу часть передислоцировали к Смоленску. Разгружались на станции Кардымово. В пяти километрах от нее находилась какая-то деревенька, в которой мы должны были остановиться.

Дикий ужас предстал перед нашими глазами. Около деревни был пруд, вокруг него – деревья. Немцы, уходя из этого населенного пункта, повесили всех, кто проживал там. Деревья около пруда были увешаны трупами стариков, женщин, детей. Кровь застывала в жилах от такой картины. Нам пришлось снимать их и, вырыв братскую могилу, хоронить. Даже всех собак немцы перестреляли, и они лежали на дорогах. Фашисты ушли, не оставив после себя никого живого.

После Смоленска наша часть длительное время находилась под Ленинградом. За участие в боях под этим городом всем была вынесена благодарность.

Потом нас перебросили на прорыв линии Маннергейма. Это сильно укрепленная неприступная полоса целого ряда сооружений. Что представляла она из себя? Вначале очень плотно заминированный участок леса или поля, затем пять-шесть рядов проволочных заграждений, после них чугунные надолбы – глыбы, которые затрудняли продвижение наших танковых войск (метр высотой и очень тяжелые). Затем на всем протяжении этой линии шел глубокий ров, заполненный водой, и опять проволочные заграждения и минное поле. Немцы долго строили эту полосу и считали, что она неприступна. Но наше командование стянуло сюда много сил, техники и большое количество «Катюш». Впереди двигались саперы, которые разминировали минные поля, потом особыми ножницами разрезали проволоку, закапывали рвы, тем самым прокладывая себе путь (и это все время под непрерывным огнем), так как противник не хотел легко отдавать участок фронта, на который он питал огромные надежды.

Мы работали в наскоро установленных палатках. Была весна, шел дождь, во все щели сыпалась земля, так как рядом с нами в 50 метрах была установлена батарея «Катюш», которая беспрерывно извергала море огня, не давая немцам опомниться. Земля содрогалась, а там, где пролетали снаряды, все горело. Лес на несколько километров был подрезанным, как по линеечке.

По дороге навстречу нашим войскам двигалась колонна немецких танков, и они попали под обстрел «Катюш». Так и осталась она на месте – замерла вся эта громада обуглившихся танков, усеянная обгоревшими фашистами. Наши машины двигались прямо по трупам, не успевали отбрасывать их. Автомобили прыгали, как с кочки на кочку.

Линия Маннергейма была взята нашими войсками, и мы вместе с наступающими частями двигались дальше, преодолевая все неимоверные трудности и лишения фронтовой жизни. Иногда останавливались на привал, находили брошенные немцами землянки и отдыхали на полу или нарах (нам казалось, что спим на чистой и мягкой постели). Сейчас даже трудно представить, что мы смогли перенести наравне с мужчинами все эти трудности.

Иногда нам устраивали баню. Где-нибудь у елки или сосны, наломав веток, мы делали нечто вроде шалаша, рядом разводили небольшой костер, вешали котелки с водой и по очереди мылись в этом сооружении. Два или три котелка – это самое большее, чем мы могли располагать. Иногда приносили воды с полевой кухни, но не более одного ведра на трех-четырех человек. А как мы рады были этой бане!

Очень часто приходилось довольствоваться сухарями с тушенкой из банок, ведь не всегда была возможность получать горячую пищу.

После прорыва линии Маннергейма прошли с боями еще несколько финских городов. Очень много девушек-связисток из нашей части погибло в Финляндии. Немцы, отступая, оставляли там своих снайперов, которых называли «кукушками».

Наш узел связи был в трех километрах от землянок, в которых мы жили. Дежурство было круглосуточное. Одна смена связистов после непродолжительного отдыха сменяла другую.

Идем на дежурство лесом. Вдруг с дерева раздается очередь из автомата. Бежим. Одни падают тут же, а оставшиеся в живых бегут и прячутся в лесу. Однажды пришли на дежурство и вот что увидели: часовой валяется у землянки, провода перерезаны, а все убитые связисты лежат прямо в аппаратной. Финны очень ловко работали ножом. Финский нож был почти у каждого солдата.

В мае 1944 года наша часть принимала самое непосредственное участие в освобождении города и крепости Выборг. Мы вошли в город вместе с наступающими частями через три часа после того, как его покинули немцы, и сразу же приступили к установлению связи со штабом 97 стрелкового корпуса, в состав которого входил наш 941 отдельный батальон связи. Крепость в Выборге – очень интересное сооружение. Это круглое здание с высокой каменной стеной, а в ней множество отверстий для орудий и наблюдений. Внутри крепости было большое количество немецких войск. Она окружена рвом шириной в 10 метров и заполнена водой. Выборг был разрушен немного, так как наши войска наступали очень энергично, не давая фашистам ни минуты передышки.

После полного освобождения города на площади был митинг. Сюда приезжал командующий фронтом, и от лица командования всем воинам была объявлена благодарность с занесением в личное дело. Начальник штаба батальона записал всем данную благодарность в красно-армейские книжки. Позднее мне была вручена медаль «За оборону Ленинграда».

Наши части быстро продвигались вперед, и полевая почта иногда задерживалась. Мы очень ждали весточек от родных. Дома у меня осталась одна мать. Ей было очень трудно. Хотелось написать ей что-то самое нежное, но мы уже так огрубели за эти годы, что не могли найти ласковых слов, хотя между собой все были дружны. Казалось, что все мы родные, одна семья. Некоторые из писем писала ей в стихах, которые впервые родились у меня во время войны.

Иногда сядешь сочинять письмо, а писали при свете гасика – гильзы от снаряда, заполненной бензином или керосином, а в ней веревочка, которая беспрерывно коптит и часто гаснет, и в голове рождаются сами собой стихи.

После Выборга нас перебросили в Прибалтику. По дороге сильно бомбили, так как фашисты заметили большое скопление машин. Их непрерывный поток двигался по дорогам.

В Прибалтике находилась Курляндская группировка немцев. Здесь были сосредоточены последние силы противника, сюда были согнаны оставшиеся войска СС, привезено все награбленное имущество, которое готовилось для переправки через Финский залив в Германию. Немцы очень сопротивлялись, простреливали и бомбили все участки дороги. Во время одной такой бомбежки прямым попаданием была вдребезги разбита штабная машина связи, погибли все люди. Мы ехали сзади этого автомобиля, и взрыв был такой сильный, что взрывной волной нас отбросило в сторону, и все засыпало землей. Очень многие получили ранения, а я и еще несколько связистов были контужены. Я частично потеряла слух. Несколько дней находилась в медсанбате, слух частично восстановился.

После выздоровления была вызвана в штаб корпуса. Начальник штаба объяснил мне, что во время бомбежки погибло несколько машинисток и необходима их замена. Хотя до этого я никогда не сидела за пишущей машинкой, но возражать не могла. Я обязана была тут же выполнить это приказание. Сразу села за машинку и стала учиться. Сначала потихоньку, а потом все быстрее стала печатать различные приказы, донесения, шифрованные телеграммы.

Одновременно выполняла работу в двух отделах: отделе связи и разведывательном отделе штаба корпуса. В последнем делала следующее – нам приводили пленного немца, венгра или кого-то другого, и начальник отдела с помощью переводчика проводил допрос, а я должна за ним весь материал допроса записывать на машинке.

Фашисты не выдержали сильного напора наших войск и капитулировали. Города Елгава, Либава. Отсюда двигались навстречу нашим частям колонны пленных немцев. Среди них было очень много генералов. Они шли с поднятыми вверх белыми флагами. Все были очень высокие (в войска СС брали людей одного роста). Совсем недавно они были такие воинственные, а сейчас шли с опущенными вниз головами, боясь прямо смотреть нам в глаза. Правда, некоторые шли, наигрывая на губных гармошках.

День 9 мая застал нас в Либаве. На железнодорожных путях, которые подходили вплотную к Финскому заливу, стояло огромное количество товарных составов с награбленным имуществом. Как только началась капитуляция, фашисты перевернули их. Все, что было на набережной, потолкали в залив. И он был полон плавающих бочек, ящиков, тюков, так не хотелось им отдавать нам то, что они награбили и хотели отправить себе в Германию.

Уже 8 мая мы знали, что война закончена. Вдруг наступила какая-то необычная тишина, так как мы уже отвыкли от нее. Нет ни выстрелов, ни грохота. Тишину разрывали крики радости, смеха. Веселились все, кто остался жив, и радости этой не было границ. Забыли то, что это был день или ночь, не хотелось спать, а ночь казалась днем, так как кругом было светло от салютов.

Никакими словами не выразить того, что пережил каждый из нас в эти дни. Люди плакали, но это были слезы радости, все обнимались. И те, кто пережил эту радость там, где только вчера убивали людей и грохотали взрывы, а сегодня наступила тишина, никогда не забудут этого. Все небо было усеяно вспышками ракетных искр, которые день назад являлись сигналом наступления.

Никогда, никогда не забыть этого радостного дня! И сразу же стали думать о доме, матерях, которые вместе с нами переживали эту радость.

До 20 июля продолжали службу, но уже мирную. Мы не думали о том, что завтра нас может и не быть, а радовались жизни. Текли мирные солдатские будни.

Впервые за эти годы мы почувствовали себя самими собой и только удивлялись, вспоминая все пережитое. Как мы, такие слабые, смогли вынести столько трудностей, невзгод и лишений?! Теперь мы очень повзрослели, нам было уже по 20 лет.

Стали жить в настоящем доме, спать на постели. В армейском клубе устраивали вечера самодеятельности, танцы. Наши ноги до того огрубели в пропотевших сапогах, что не могли подчиниться ритму музыки. Как захотелось снять их, надеть легкие туфельки! Было уже лето, и мы мечтали снять свои форменные платья и гимнастерки, надеть что-то легкое, но пока не имели на это права. Наоборот, к нам стали сразу предъявлять очень строгие требования. Пуговицы обязательно должны блестеть и сапоги тоже, а за несоблюдение этих правил приходилось получать наряды вне очереди.

Был конец июля, и в Прибалтике в садах наливались яблоки, груши, вишни. Садов там очень много, и они тянулись почти вдоль всех дорог. Как это радовало наши сердца! Как хотелось жить после всего пережитого! Мы знали цену жизни.

И вот 23 июля мы получили приказ о демобилизации, и каждый возвратился в свой родной город, где под звуки оркестра со слезами радости на глазах встречали нас наши матери, отцы, братья и сестры.

Мы не совершали никакого подвига, но были маленькими частицами в механизме той огромной военной машины, и в достижении общей победы нашей Родины есть капелька и нашего труда, труда девушек-комсомолок 40-х годов.